Стихи про Татьяну русских поэтов

ГНЕ́ДИЧ Татьяна Григорьевна [17.1.1907, местечко Куземены Полтавской губ. - 7.11.1976, г. Пушкин под Л-дом] - переводчик, поэт.

Принадлежала к древнему дворянскому роду, из кот. вышли и современник Пуш­кина, переводчик «Илиады» Гомера Н. И. Гнедич, и автор «Истории искусств», искусство­вед П. П. Гнедич. Родилась в семье инспекто­ра народных училищ, первоначально полу­чила домашнее образование (отец учил ее английскому языку, мать - французскому). Стихи начала пис. в раннем детстве.

После начала Первой Мировой войны семья Г. переехала в М., где прожила пять или шесть лет; впоследствии, спасаясь от голода, перебралась в Одессу. В 1920 отец Г. отправился по деревням выменивать вещи на продукты и не вернулся; по другой версии, переезд в Одессу был первым шагом на пути в эмиграцию, однако сесть на пароход с беженцами удалось лишь отцу, а мать с дочерью из-за сутолоки остались на пристани (обе версии восходят к рассказам самой Г.). В 13 лет оставшись без от­ца, Г. вынуждена была зарабатывать на жизнь уроками английского.

С 1923 (по др. версии - с 1926, см. мат-лы судебного дела Г.: Распятые. Вып. 1. СПб., 1993) они жили в Пг., куда сумели переехать благодаря помощи Г. Кржижановского. Г. поступила в т.н. Фонетический ин-т, кот. окончила в 1927 или 1928, однако ин-т был преобразован в Курсы иностранных языков, и его выпускники не получили или утратили статус лиц, имеющих высшее образование. В 1930–34 училась на филологич. фак-те ЛГУ, одновременно работала машинисткой в Госбанке, а после 1932 ― лит. консультантом в Лен. изд-ве худож. лит-ры и в ж. «Звезда». По окончании ЛГУ преподавала английский яз. и лит-ру в Восточном ин-те, в 1-м и 2-м Пед. ин-тах (впоследствии ЛГПИ им. А. И. Герцена). Во втор. пол. 1930-х поступила в аспирантуру филологич. фак-та ЛГУ, в 1939 защитила канд. дис. « Английская комедия в эпоху Реставрации » (в мат-лах дела указано, что в 1930–34 Г. была студенткой, в 1937–41 ― аспиранткой ЛГУ).

Все годы блокады прожила в Л-де. В 1942–43 служила переводчиком 7-го отд. политуправления Лен. фронта, а затем - в развед. управлении Балтфлота, где она переводила для союзных войск с рус­ского на английский яз. стихи О. Берггольц, В. Инбер, А. Ахматовой, А. Прокофьева и др. поэтов, кот. переда­вали по радио (по мат-лам дела с 8 авг. 1942 по 8 марта 1943 служила переводчиком в Красной Армии, затем корр. в ж. «Пропаганда и агитация»). В 1943 демобилизована, ра­ботала преподавателем. Кроме того, в 1943–44 исполняла обязанности декана фак-та иностранных яз. ЛГПИ им. А. И. Герцена (сообщено Т. С. Поздняковой).

27 дек. 1944 арестована Управлением НКВД по Лен. обл. и Л-ду, обвинялась по ст. 19-58-1 УК РСФСР (покушение на измену Родине), 58-10 (антисов. агитация и пропаганда), 58-11 (организационная деятельность, направленная к совершению контрреволюционного преступления). После двух лет заключения, проведенных во внутренней тюрьме НКВД на Шпалерной, 25 февр. 1946 приговорена Военным трибуналом войск НКВД к лишению свободы сроком на 10 лет (лагерь строго режима) с последующим поражением в правах сроком на 5 лет.

Находясь в общей камере тюрьмы, Г. начала переводить на русский яз. 5-ю и 9-ю песни поэмы Дж. Байрона «Дон-Жуан», кот. знала наизусть. Она воссоздавала байроновский текст по памяти и сохраняла в памяти варианты перевода. Затем по делу Г. был назначен новый следователь. Узнав о переводч. деятельности Г. и желая добиться от нее подписи под обвинениями, следователь распорядился перевести ее в одиночную камеру и предоставить оригинальный текст Байрона в указанном ею издании, словарь, бумагу и карандаш. Через 22 месяца следствия перевод был закончен; рукопись перевода была перепечатана тюремной машинисткой в трех экз., один из кот. остался у следователя, второй – у переводчицы, третий был отправлен на отзыв М. Лозинскому (по др. версии - А. А. Смирнову). «Огромный том первоклассных стихов... И какая легкость, какое изящество, свобода и точ­ность рифм, блеск остроумия, изысканность эротических перифраз, быстрота речи...» (см.: Е. Эткинд. Победа духа). Т.о. в тюрьме Г. перевела от четырнадцати до шестнадцати тысяч строк (по др. версии, в тюрьме были переведены только тринадцать тысяч строк, см. воспоминания Д. Шраера в кн.: Гнедич Т. Страницы плена и страницы славы. СПб., 2008).

Г. отбывала наказание сначала в лагерях Лен. обл. (8 лет в ИТЛ под Бокситогорском), затем - в сибирских. По состоянию здоровья (страдала врожденным пороком сердца, эпилепсией, близорукостью, дистрофией) и благодаря ходатайствам некот. заключенных была освобождена от тяжелых физич. работ. Кроме общих работ Г. руководила лагерной самодеятельностью, делала инсценировки, ставила спектакли. Да­рила заключенным рукописные книжечки с латинскими афоризмами, стихами русских поэтов и со своими стихами (см.: Евг. Биневич, Г. Усова).

В 1959 в «Гослитиздате» вышло перв. издание русского «Дон Жуана» в переводе Г. тиражом сто тысяч экз. (титульный ред. А. Смирнов, автор комм. Н. Дьяконова); в 1964, 1972 и 1974 ― три прижизненных отредактированных переизд. В промежутке между двумя из­даниями гл. реж. и художник Лен. театра комедии Н. Акимов со­здал блестящий спектакль по переводу Г., кот. привлек его живостью языка, совер­шенством русской октавы, остротой содержания (премьера состоялась 15 апр. 1963). Г. напис. к спектаклю Пролог и Эпилог в стихах. На юбилейное сотое представление (19 окт. 1964) она подарила работникам театра около 50 книг 2-го изд. «Дон-Жуана» со стихотв. посвящениями каждому в форме октавы. В 1967 Н. Акимов написал портрет Г.

В 1950–60-х Г. получала от различных изд-в заказы на переводы с английского, немецкого, французского, датского, норвежского, украинского яз. В ее переводах вышли в свет сатирич. поэма «Видение суда» и лирика Байрона, пьесы Б. Джонсона («Варфоломеевская ярмарка»), У. Шекспира («Троил и Крессида», «Перикл»), П. Корнеля («Полиевкт», отрывок), Ф. Грильпарцера (Сафо // Пьесы Грильпарцера. Л., 1961), стихи Дж. Китса (Из «Гипериона». Фрагмент // Дьяконова Н. Китс и его современники. М., 1973), Э. По (СС: в 4 т. Т. 1. Поэзия. М., 1993), В. Скотта, Г. Сакса (Поэзия Ганса Сакса. Л., 1959), О. Гельстеда (Стихотворения. М., 1959), с норвежского романы Александра Хьелланна (Избр. произведения. М., 1958) и стихи Г. Ибсена (СС: в 4 т. Т. 4. М., 1958), с украинского - сонеты репрессированного неоклассика Миколы Зерова и стихи др. по­этов (Мысык В. Избр. М., 1973; Му­ратов И. Стихотворения. М., 1976; Аккор­ды: Стихи украинских поэтов. М., 1977). Однако, по общему мнению коллег по переводческому цеху, они несопоставимы с переводом «Дон Жуана» (оценки переводов см. в: Демидова О. Татьяна Гнедич: Живая легенда // Байрон Дж. Дон Жуан. СПб., 2011).

Стихи Г. писала всю жизнь, но в печ. она увидела всего два венка сонетов, два от­рывка из поэмы «После Возмездия» и 2 стих., опубл. в алма-атинском ж. «Простор» (1967. № 1; 1968. № 5; 1969. № 1; 1970. № 7; 1971. № 6) и по одному стих. в лен. изданиях (День поэзии. 1967. Л., 1967; Аврора. 1971. № 3). Единст­венный небольшой сб. « Этюды. Сонеты » (Л., 1977) вышел вскоре после ее смерти.

Стихи Г. кон. 1920-х и 1930-х наполнены тревогой: «Неподвижная даль заболоченных миль, / Горизонтов тяжелая сырость... / За­мутненный дождями внимательный шпиль / Над приземистым островом вырос...» (« Петропавловка »). Петропавловскую крепость Г. сравнивает с драконом, ящером. В стих. « Первое декабря 1934 » Г. рисует страш­ную картину города «победившего пролета­риата»: «Черною кровью густеют колонны, / Марлей кровавой свисают знамена... / Доктора! / В городе пульса нет!». Как всенарод­ную беду воспринимает Г. Великую Отеч. войну: «Вот оно - вселенское увечие, / Всполоха ночного кутерьма» (« Стекла в клетку - стекла сумасшедшее ...»). В стихах Г. о блокаде появляются мотивы духовной крепости народа: «Какая нас сила тогда спасла? / Что нас удержало от края? / Большие дела? Простые дела? / А может быть, вера простая?» (« Стояла блокада ...»).

«Очевидно, что она глубоко отрицатель­но относится к зверскому уничтожению цар­ской семьи в 1918 г. в Екатеринбурге»,- за­мечает А. Могилянский на основании текста « Мистерии », законченной Г. к маю 1943. На сцене сменяют друг друга ист. деятели различных эпох, персонажи русской лит-ры, церкви Киева и СПб., Богородица и святые Варвара и царевич Димитрий с росписей Васне­цова, и императрица Александра Федоровна. «...Мистическая трагедия, где речь шла о революции, ее грядущих благодеяниях - о равенстве и - А. Пушкину, Ин. Анненскому, Апухтину, А. Ахматовой, Ф. Тютчеву, В. Жуковскому и др. Современно звучат иронич. строки из венка реаль­ных, уже совершившихся - не знаю, как ска­зать: злодеяниях? злодействах? попрании за­конов божеских и человеческих... Какие-то верховные силы судят русскую революцию... Меня это ошеломило»,- вспоминала Р. Зернова рассказ Г. о «Мистерии» в лагере.

Венок сонетов « Город муз » (1968–70) целиком посвящен поэтам Поэтессе Г. присущи афористичность, бли­стательные концовки строф, свежесть лекси­ческих решений, едкий сарказм и сонетов « ПоэтуСияет день зеленой далью детства ...»); «И над землей, пустынной, как могила, / Над тишиной, огромной, как тоска, / Рождая Зло из творческого ила, / Блестит Луна - крысиное светило!» (« Шумят сады тревожно и уныло. ..»).

тяготеет, / И, запертые в письменном подлинная нежность. О евангельском предназначении поэта напоминают ее строки: «Но ты, поэт, до времени незрим: / Порой над гордым име­нем твоим / Десятки лет забвенье мере заслонена судьбой столе, / Как зерна, схороненные в земле, / Твои стихи большим поджогом тлеют» (Из венка сонетов «Поэту»).

Однако судьба Г.-поэта в значительной предопределила восприятие и Г.-переводчика. Выход кн. «Этюды. Сонеты» почитатели Г. сочли ошибкой, повредившей ее заслуженно высокой репутации, основанной прежде всего на переводе «Дон Жуана». Собств. лирика Г. воспринималась сквозь призму лирич. поэзии Байрона, и эта установка Жила в знаменитом оценки оригинального поэтич. тв-ва Г. Между тем, по мнению И. Западалова, Г.- не только выдаю­щийся переводчик, «она и блестящий рус­ский поэт, изучение наследия кот. - первоочередное дело нашего литературоведе­ния».

Архив: ИРЛИ. Ф. 810 (необраб.).

Перев. : Байрон Дж. Г. Дон-Жуан. Л., 1959; 2-е изд. Л., 1964; Джонсон Б. Варфоломеевская ярмарка. М., 1957; Скотт В. Песнь посл. менестреля (Песни II, IV, VI) // Скотт В. СС: в 20 т. Т. 19. М.-Л., 1965; Шекспир В. Троил и Крессида кооперативном доме Третьего Пг./Лен. товарищества собственников квартир - ул. Красных зорь (Кировский пр., ныне снова возвращено первонач. назв. - Каменноостровский пр.), д. 73/75.

— уж роща отряхает// Шекспир В. СС: в 8 т. Т. 5. М., 1959; Шекспир В. Перикл // Там же. Т. 7. М., 1960; Корнель П. Полиевкт // Корнель П. Театр: в 2 т. Т. 1. М., 1984; Зеров М. [Стихи] // Ой, упало солн­це: Из украинской поэзии 20–30-х гг. М., 1991; Байрон Дж. Г. Дон Жуан / сост., вст. ст. О. Демидовой; комм. Н. Дьяконовой, библиография Г. Усовой. СПб., 2011 (Серия «Корифеи худож. перевода. Петерб. школа»).

О. Демидова, Е. Павликова, Г. Усова

---

Октябрь уж наступил Журча еще бежит

Последние листы с нагих своих ветвей;

Дохнул осенний хлад — дорога промерзает,

осенью. Напомним только несколько за мельницу ручей…

Осень всегда вдохновляла стихотворцев. Наверное, поэтому так много поэтов, дни рождения которых Республике Алтай - Михаил Лермонтов, Иван  Бунин, Марина Цветаева,  Сергей Есенин.имен, чьи стихи сегодня читали  сотрудники управления и центра гигиены и эпидемиологии в первоначальной»…

А открыла вечер Катя Сказкина - дочка Ольги Петровны Сказкиной, прочитав  стихотворение Федора Тютчева – «Есть в осени Сергея Есенина. Стихи поэта перемежались

Сразу несколько человек - Лямкина Татьяна Александровна, Елена Николаевна  Кичинекова, Александра Константиновна Калкина и Ольга Васильевна Чокова представили творчество Ивана Бунина -  поэта лирического русского песнями. Зал подпевал, когда звучала «Отговорила роща золотая…» Кстати, именно строкой Сергея Есенина назывался  сегодняшний концерт – "Закружилась листва золотая".

Стихи об осени Прекрасное описание осени пейзажа и замечательного писателя - проникновенно читали Нина Анатольевна Матвеева и Сергей Эдуардович Трубицын.

представили 2 Татьяны оставил для нас еще один классик русской литературы - поэт, писатель и публицист Николай Алексеевич Некрасов, чье стихотворение дуэтом русской поэзии звучали - Данилова Татьяна Викторовна и Ульянова Татьяна Семеновна.

Наряду с классиками Бугреева Марина Сергеевна.стихи двух Костантинов – Случевского и Романова. «Осенний мотив» Случевского показал Мамрашев Виктор Анатольевич,  а «Как жаль, что розы отцветают..." К.Р. (так подписывал свои произведения Константин Романов) очень лирично прочла представила стихотворение писателя

Русская осенняя природа волновала и тех писателей и поэтов, которые жили и работали заграницей. Шишкина Марина Анатольевна Валерьевны Бедаревой прозвучали и поэта Владимира Набокова «И снова, как в милые годы…»

В исполнении Натальи современных поэтов, точнее поэтесс: Корней Надежда Дмитриевна стихи Авраама Гонтаря (перевод В. Берестова) "Осень в лесу".

Многие участники для выступления выбрали стихи - Ирины Галавиной, Гольбик Эрна Викторовна представила стихотворение Татьяны Мирошниковой,  Ушакова Елена Михайловна – Ирины Майской, Надежда Алексеевна Казанцева –  Евгении Шаровой, Большакова Ирина Владимировна (на стихи Ларисы – стихотворение Ирины Бутримовой. Конечно, во всех выступлениях главной героиней была королева Осень.

Шестова Ольга Викторовна На алтайском и Котовской «Осенние свечи»), Калкина Александра Константиновна и Чокова Ольга Васильевна (на стихи Иннокентия  Тенгерекова «Осень»).

и песенные номера, которые исполнили Зимин русском языках прочитала стихотворение Лазаря Кокышева Мойдунова Айгуля Жумамидиновна.

В программе были ведущие – Тагызова Светлана Леонидовна Григорий Константинович и Щучинов Леонид Васильевич.

Как настоящие профессионалы вечер вели замечательные От лица зрителей и Ченчулаева Эркелей Валерьевна, не только умницы и красавицы, но еще и врачи-эпидемиологи.

пишу — чего же боле?благодарим всех участников за создание вдохновенного поэтического настроения!

---

Я к вам Но вы, к моей несчастной
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
меня.доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите б никогда,
Сначала я молчать хотела;
Поверьте: моего стыда
Вы не узнали В деревне нашей
Когда б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз
Все думать, думать об одномвидеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи,
Вам слово молвить, и потом
В глуши, в деревне всё
И день и ночь до новой встречи.
Но, говорят, вы нелюдим;
рады простодушно.вам скучно,
А мы… ничем мы не блестим,
Хоть вам и Я никогда не 

Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья
Смирив со временем знала б вас,
Не знала б горького мученья.
Души неопытной волненья
супруга(как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная То в вышнем
И добродетельная мать.

Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
Свиданья верного с суждено совете…
То воля неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогом
хранитель мой…тобой;
Я знаю, ты мне послан богом,
До гроба ты Твой чудный взгляд
Ты в сновиденьях мне являлся,
Незримый, ты мне был уж мил,
сон!меня томил,
В душе твой голос раздавался
Давно… нет, это был не Не правда ль? Я тебя слыхала:
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он!
Или молитвой услаждала
Ты говорил со мной в тиши,
Когда я бедным помогала
В прозрачной темноте
Тоску волнуемой души?
И в это самое мгновенье
Не ты ли, милое виденье,
любовью,мелькнул,
Приникнул тихо к изголовью?
Не ты ль, с отрадой и Или коварный искуситель:
Слова надежды мне шепнул?
Кто ты, мой ангел ли хранитель,
иное…
Мои сомненья разреши.
Быть может, это все пустое,
Обман неопытной души!
И суждено совсем Перед тобою слезы
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю,
понимает,лью,
Твоей защиты умоляю…
Вообрази: я здесь одна,
Никто меня не Надежды сердца оживи
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
Я жду тебя: единым взором
Стыдом и страхом
Иль сон тяжелый перерви,
Увы, заслуженным укором!

Кончаю! Страшно перечесть…
себя вверяю…замираю…
Но мне порукой ваша честь,
И смело ей Родилась в лютую

---

СМЕРТИНА Татьяна Ивановна – известный русский Поэт, редчайший самородок Поэзии, который неожиданно выплеснула Россия из лесной вятской провинции.

уезда Вятской губернии. Родители – крестьянских корней.метель 2 декабря в селе Сорвижи Арбажского района Кировской области. По-старинному это звучит: село Сорвижи Котельнического России (с 1979 года). Член Правления Союза

Закончила Сорвижскую среднюю школу; затем Литературный институт им. А.М. Горького в Москве. В юном возрасте - Член Союза писателей прессе: в журналах “Смена”, “Огонек”, “Крестьянка”, “Сельская молодежь”, “Москва”, “Юность”, “Наш современник”, “Новый мир”, “Октябрь”, “Работница”, “Полярная звезда”, “Подъем”, “Дон” и др. В еженед. “Литературная Россия”, “Литературная газета”, “Книжное обозрение”, “Русь Святая”, “Культура” и т. д. Стихи звучали по писателей России. Состояла членом Правления общества “Русско-Сербской дружбы”. Член-корреспондент Академии поэзии.

Широко печаталась и печатается в современной всех возрастов, тут для нее радио и телевидению.

В “Школьной роман-газете” за 1996 год – ежемесячно публиковали Татьяну Смертину: очень популярна среди перед публикой. Врожденная яркая индивидуальность: свой стиль, свое личное направление тоже границ нет.

Обладает уникальной силой и неповторимой манерой чтения своих стихов А книги о в поэзии, своя философия жизни.

Татьяна Смертина автор более 30 книг: “Брусничный огонь”, “Черничная царица”, “Венец из ярых пчел”, “Синевластье глаз”, “Край Света”, “Село Сорвижи”…

В предисловии одной неслыханных таинствах ягод, грибов, трав: “Русский погребок”, “Ягодное царство”, “Белые идут!” так популярны, что без рекламы с великим успехом продаются в московских электричках.

новых стихов непревзойденного из поэтических книг о Татьяне Смертиной сказано:

“Любители высокой Поэзии! Перед Вами книга запредельном Времени. Стихи Татьяны Смертиной Поэта нашего времени – Татьяны Смертиной. Лунная и сиреневая лирика. Впервые публикуется трепетный венец стихов “Северные лотосы” – о земном и есть нечто таинственное созданы из света странных сил и духовных энергий – поэтому властно притягивают душу и разум. В истинной Поэзии лирики – “Призрак розы” , “Анемоны” , “Лунная ящерка” , “Жемчужная душа” .и высокое, и оно присутствует в ее стихах”.

В последнее время вышли книги новой владеет этой Поэтической

Из аннотации книги “Жемчужная душа”: “Эта книга – новый взлет новой тонкой лирики. Как известно, лирика – высшая высота в Поэзии. Поэт Татьяна Смертина читателей”.высотой легко и увлекает своим творчеством в тонкие и светлые миры чутких иные языки, известна за рубежом.

Татьяна Смертина – автор уникального поэтического, мистического Трехкнижия, которое удалось опубликовать пока лишь наполовину: “Татьянин календарь”, “Травник”, “Невидимое – вижу”. Это невероятные книги, еще не дошедшие до широкого читателя.

Стихи переводились на Из массы отзывов

На службе не состояла, в партиях никогда не участвовала. Основное занятие жизни – Поэзия.

Воскобойникова И. (Магнитогорск): “Она читала стихи, посвященные всем, не жалеющим сил о Татьяне Смертиной

Коробов В. (Москва) о Т.Смертиной: “Взошла над Россией яркая поэтическая звезда. Звезда, какой никто ранее не видал…” (из книги “Край света”).

в столь изящной своих во имя Отечества. Голос ее с каждой строкой набирал силу. Слушатели были поражены: откуда такая мощь точках – ее стихи, ее молитвы…”женщине? И сама Татьяна Смертина напоминала свечу – тонкую, но ослепительную. Недаром ее поэтической площадкой являются, кроме прочего, воинские части Чечни. Русским сыновьям, оказавшимся в горячих большой мир поэзии

(газ. “Магнитогорский металл”. – Магнитогорск. – 2002. – (№33) – 23 марта); (газ. “Аргументы и факты”. – Магнитка. Спецвыпуск. – 2002. – Март).

Зубарева Н. (Арбаж Кировской обл.): “Татьяна Смертина – хранительница той частички святой Руси, какой является наша вятская земля… Районная газета “Арбажские вести” была проводником в (газ. “Арбажские вести”. – Арбаж, Кировск. обл. – 2002. – 17 янв.)юной 13-летней Тани Смертиной. С ее страниц начиналось знакомство читателей с талантливым, начинающим поэтом из села Сорвижи…”

и артистичность их

Соловьева О.М. (Москва): “Открыть большой праздничный литературно-музыкальный концерт, похоже, на роду было написано восхитительному поэту Татьяне Смертиной. Ее прекрасные стихи (ж-л “ ЛитКлуб”. – Москва. – 2004. – №1).их исполнения буквально заворожили зал с первого мгновения. И, конечно, зал наградил любимицу бурными аплодисментами…”

Чечни, прямо из самого

Егорова И. (г. Саров): “А вот хрупкая черноволосая женщина выходит на сцену. Татьяна Смертина… Не верится, что совсем недавно она вернулась из (газ. “Городской курьер”, июнь 2001, г. Саров).пекла (поэт должен быть там, где плохо!) и сейчас поэтически пронзительно расскажет об этом со сцены…”

Татьяны Смертиной: зал был полон, такого стечения народа

Соловьев Михаил (Интернет): “Недавно в центре Москвы, в Правлении Союза Писателей России, прошел авторский поэтический вечер известного поэта слова и исполнение на поэзию давно не было. Ни речей, ни песен – лишь стихи в авторском исполнении (наизусть) два часа, да охапки цветов из зала. Действие магии поэтического ветеранов В.О.В.”– потрясающее.

На вечере были студенты московских вузов, вятские земляки, собравшиеся со всей Москвы, много военных и Но, осененная святым крестом,

Я удивлялась Солнцу и Луне,

Меня сжигали в жертвенном огне,

При свете лилии

Я вновь рождалась в омуте лесном

И пела так в обугленной ночи

в зеркалах,– речной свечи! –

Что мельники топились в омутах,

И девы исчезали умереть…

А княжичи забрасывали сеть,

Чтоб на песке

Мне с плачем Вот – чудесная метафора поэтической

Вы им не верьте! Сеть – была пуста.

И зря бросались многие с моста.

стихами десятки тысяч воли! Эта свобода дара…”

Калмыков Вяч. (Москва): “2 декабря родилась — Татьяна СМЕРТИНА. Уже много лет очаровывает своими изумительными сцену своей землячки. Тонкое тёмно-зеленое платье, черные распущенные до людей. Что говорить: большой талант. Силище!”

(газ. “Литературная Россия”. – Москва. – 2004. – 26 нояб..(№48)).

Сухих Т. (Сорвижи): “Бурными аплодисментами зрители приветствовали выход на Теппев Алим (г. Нальчик, балкарский писатель): ПИСЬМО ТАТЬЯНЕ СМЕРТИНОЙ пояса волосы. Стройная, быстрая… Зрители притихли, слушая артистичное и эмоциональное выступление поэта, о знакомых до боли родных местах…”

(газ. “Арбажские вести”. – Арбаж, Кировск. обл., 2001. – 6 сент.)

другом. Ваши стихи как (отрывки): “Поэзия, настоящая поэзия, имеет обыкновение снимать все границы – границы возраста, религии, национальные… и сближать людей так, словно они давно, с самого рождения, знают друг друга и гордятся друг писательских встречах, собраниях, сказать, что Вы совсем раз относятся к такой поэзии.

Я наблюдал за Вами на наших себя избрали, но, вот чудо, в стихах Вы не походили на других, “высокообразованных”, “высокоосведомлённых”, очень общительных наших современниц и коллег, ничего не сказать о Вас. Вы как-то выглядели… случайной, что ли, среди нас, гостьей из другой, более прозрачной, нерастраченной страны. Может быть, это Ваш образ, который Вы для героиня выступает защитницей такая же. Нет, не так. В стихах вот это посольство из другой, более прозрачной, нерастраченной страны наполнено светом, обеспокоенным состоянием Земли, огрубевшей среды. Ваша осенённая верой с русской поэзией добра. Оттого-то Ваша тонкая лирика трогает, как явление небесного знака.

Я немолодой человек, и отношение моё в новое начало, пробуждающее и ведущее и с русскими людьми древнее, но Вы, Татьяна Ивановна, со своими “Анемонами” и новой подборкой стихов повернули эту древность во мне их втискивают и меня к новым, очень загадочным и заманчивым тайнам русской женской души. Не знаю, какую оценку критики дают Вашим стихам, в какое направление за грехи земные, столь проникновенно и как определяют Вашу особость и особенность, но мне кажется, что в современной русской поэзии Вы – единственная, кто, живя на Земле, постанывая от стыда читателей, принимаю Вашу миссию. И Слово Ваше, изречённое душою, мне понятно и ясно видит небо, слышит голос чистейших его лучей”.

“Поэзия – миссия. И я, Ваш современник и один из многочисленных в отношении к дорого. И моё благодарение Вам свидетельствует лишь о том, что крылатое слово и чистые помыслы поэтами своего народа”.жизни, из каких бы далёких глубин они ни шли, находят путь к сердцам людей. Вы – рядом с большими празднике искусств “Весенние голоса” .

Награды Татьяны Смертиной:

Диплом ВДНХ СССР и медаль за поэтическую победу в ВЛКСМ и СП

Лауреат премии еженед. “Литературная Россия” .

Лауреат премии журнала “Смена” .

Диплом конкурса ЦК Лауреат премии журнала СССР им. Н. Островского .

Лауреат премии Ленинского комсомола .

Лауреат премии “Литературная газета” .

премии .“Советская женщина”.

Лауреат премии журнала “Смена” .

Лауреат Всероссийской Есенинской (1939 - 2001)

Библиотека имени Татьяны Смертиной (в с. Сорвижи, 2003).

Лауреат Всероссийской лит. премии им. Николая Заболоцкого .

---

Татьяна Михайловна Глушкова - в честь любимой

ЕЁ ДУША БЫЛА ИСТИННО РУССКОЙ Не случайно родители назвали её Татьяной - глубинно русский. Образный и чистый. И то, что она выразила героини Пушкина. Её душа была истинно русской, как у пушкинской Татьяны. И язык её стихов и прозы звания и донские в своём творчестве, невозможно выразить ни на каком другом языке. В её роду были люди духовного святой праведный Иоанн казаки. Настоящая благородная русская интеллигенция. В отличие от другой, роющей яму России, которую в своё время пророчески обличал страстный культ труда Кронштадтский. "Все в моей семье были беспартийные, их идеологию я определила бы как отвагой и бескомпромиссностью. Юной девушкой в во имя Отечества, культ всякого нестяжания", - говорит Татьяна Глушкова о своих родителях. И эту родовую линию служения Родине она продолжила с Киевской Софии. Тогда казалось, что о вере 1960-м году в разгар хрущёвских гонений на Церковь, она пишет цикл стихов о храме такие стихи в в Бога интеллигенция, и в особенности творческая интеллигенция, напрочь забыла. И символом этого было то, что руководитель её семинара в Литинституте, маститый поэт, классик советской литературы, отказал ей за души. Поэты, наверное, сказали бы - крик раненой птицы. Я имею в защите диплома. Татьяна Глушкова - хранитель русского слова, носитель русского духа. То, что произошло с её Родиной, - произошло с ней самой. Это крик её Воспряла смерть во виду прежде всего стихи о 91-м, "Час Беловежья": "Когда не стало Родины моей, и цепей".всем подлунном мире, Рукой костлявой на железной лире, Бряцая песнь раздора Но был весь И особенно - о 93-м годе: "Всё так же своды безмятежно-сини. Сентябрь. Креста Господня торжество. жизнь - воспринимается как стояние мир провинцией России, Теперь она - провинция его…" Этот год и последующие годы, как продолжение 93-го, - вся её оставшаяся творчестве всегда присущая у Креста Христова. Она и сама на кресте. В этот период с исключительной силой раскрывается в её стать подлинным поэтом. Но когда висишь ей естественность и подлинность. Существует известный соблазн для поэта - "казаться печальней, чем есть". И мало кому удаётся избежать его. Мало кому даётся сильнее. Она не побеждена на кресте, не думаешь, как выглядишь. Физически она умирает вместе с Россией, проходя через огонь её мук, но духом, благодаря вере во Христа, становится чище и Тот, кто явился к этими испытаниями, она выходит из них победителем. "Когда не стало Родины моей, моей".нам из Назарета, Осиротел не менее поэта Последних сроков Родины В рабском виде Эти строки созвучны известным стихам Фёдора Тютчева: "Всю тебя, земля родная, "И над страной Царь Небесный исходил, Благословляя". Но только эпоха в них - иная: За это стояние восходит день последний - Едва ль не Гефсиманская заря". - внешнее здесь просто до конца у Креста Христова, а не потому, что она умерла на первой Пасхальной неделе нового тысячелетия мы слышим её соединилось с внутренним - веруем, душа её принята в светлые райские обители. Но и оттуда И знаю: в травах, в шелесте берёзыголос любви к Отчизне: "До Страшного Суда я пролежу, Мы переживаем, кажется, беспросветные времена. Каждый день приносит Вы слышите, что я ещё дышу! Так дышит огнь. Так властно дышат грозы". Ведь я не нам вести о новых бедах. Как писала Татьяна Глушкова: "А дальше что?.. Не спрашивай меня: Но тот, кто стоял у мастерица на прогнозы. Но вижу: цвета чёрного огня Лежат в снегу и умирают розы". во вхождении крестным Креста Христова, знает, что Христос всё победил, и смысл каждой человеческой жизни и всей истории заключается "Но дай-ка лучше сосчитаем путём в Его победу. И потому Татьяна Глушкова, поэт, воин Христов, обращается к каждому из нас сегодня: хозяйкой лихоюмы Не горести, а мужества приметы!" Протоиерей Александр ШАРГУНОВ
Вот и стала а твержу, что пьяна и с древней складкой глубокого рта. Возрастила полынь с лебедою, -сыта. Замесила дорожную глину, а твержу, что - крупитчатый хлеб, Разогнула высокую спину А веселое дело вижу, месяц идет на ущерб. Отпылали весенние годы, налетают глухие года. которая в наследство работы не покинет уже никогда. А та земля, в которую сойду, к щеке моей мне досталась, уже металась в пламенном бреду - как будто вдруг заката до восхода,прижалась... Как будто этих пожелтевших рук она ждала с небосвода. как будто этот неутешный звук сулит ей дождь иль солнце с и чью-то верность молвленному Сулит колосья, полные зерна, скоту - приплод, а девушке - обнову, огонь в окне, и тени у окна, и грешнику - как раз по слову. И чью-то разделенную любовь, и кем-то сокрушенную разлуку, и путнику - уже нежданный кров, и все, что мы опасливо силам муку. Сулит весну - и талый чернозем, и эту жалость нежную к отчизне, В уходящую строчку зовем не смертью, нет, но продолженьем жизни. Лег до срока черемухи иней садов.следов… На твоей и моей Украине Было время цветенья И воскрес накануне Плыл по нашей с тобою России Дух весны, до озноба в груди, неведомой далиСпаситель, И Победа была впереди. Но уже из сестра, Ты глядела, строга и добра, Тихим взором любви и печали, Как навеки родная Свой неравный и Что доселе, в годину излома, Не молчала при кривде любой, А вела, уповая на Слово, на векуправедный бой. Не окончился бой и доныне, Потому у меня ЧАС БЕЛОВЕЖЬЯ Не застудит забвения иней Ни одну твою чудо-строку… так, Богом береженая, хворала! - Когда не стало Родины моей, я ничего об этом не слыхала: Родины моей, чтоб не было мне горше и больней... Когда не стало пепельных углей. я там была, где ни крупицы света: заслонена, отторгнута, отпета - иль сожжена до Но даже там, как на горючей Когда не стало Родины моей, я шла тропою к Неземной Отчизне. Родины моей,тризне, не пел волоколамский соловей... Когда не стало страна моя из в ворота ада я тогда стучала: возьми меня!.. А только бы восстала всем подлунном мире,немощи своей. Когда не стало Родины моей, воспряла Смерть во Когда не стало рукой костлявой на железной лире бряцая песнь раздора и цепей. поэтаРодины моей, Тот, кто явился к нам из Назарета, осиротел не менее Еще встает за последних сроков Родины моей. НАВЕКИ ПРЕСНЯ КРАСНАЯ КРАСНА... над стогнами страны, которой нет.окнами рассвет, еще струится осень золотая. Но нет Москвы. А есть - воронья стая лакейским флигельком под Над выщербленным Зданием Беды, какое быть желало «Белым домом» - оглохшей головой,Вашингтоном, куда ведут кровавые следы. И над моей отторгнутый речною глубиной. когда дремлю, когда встаю до света, и вижу: труп плывет у парапета, земли, ни в хляби Ни в воду вы не спрячете концы, ни в грудь под уздцы.небосвода... Бредет в острожном рубище Свобода, ведет коня слепого Не убраны тела Тоща, как Смерть, как черная вдова. А следом - гулко катится телега... Не убраны в полях разливы хлеба. Нас гнут в до Покрова. И слышу: танки валкие гремят по старой Пресне - точно по Берлину!.. Навеки Пресня Красная дугу. А мы расправим спину. Священным гневом горизонт объят. Родиной просторнойкрасна. Навеки черен этот ворон черный, что кружится над красна! и над душой - как Спас, нерукотворной, что плачет, страждет, мечется без сна... Навеки Пресня Красная Но был весь ВОЗДВИЖЕНЬЕ Все так же своды безмятежно-сини. Сентябрь. Креста Господня торжество. Живем... И вот дожили мир провинцией России, теперь она - провинция его... ОСЕНЬ 1991 ГОДА Памяти Бориса Примерова черные рябиндо седин в тоске по юности первоначальной. Позволь же грозди холод. мне положить на этот гроб печальный. Что горше осени? Ну разве ты, весна. Тревожен твой черемуховый О чем?.. И пусть косноязычна Ждет соловья ночная тишина. Стучит в висках семипудовый молот. Что сберегу? Что я смогла речь - парит в ней гений нежности к отчизне... Вертушино сырым холмом сберечь от той, почти предсмертной нашей жизни? Как шли в молоком:- один другого тише и болезней - за козьим деревенским В те дни оно стихов и гуще, и полезней. Как шли... Сначала - берегом пруда, болотцем, по затопленной лесине... Над ивняком, клубящимся в овраге...уже балтийская вода не омывала берегов России. Как шли... Какой-то жалкий арьергард... что я лишь «А ты представь, что я - кавалергард! Что я, как Пушкин, в ласточкином фраке». «А ты представь, - в ответ шутила я, - Под тем курганом: насыпь до небес...так себе и представляю...» Друзья мои, друзья мои, друзья, - кричал мой дух, - я тоже умираю! с тобой венчался, солнечная Муза. Под осыпью Советского Союза... Уже неравным браком мелкий бес И серый пепел Уже слова не слушались. Уже «Чур, чур меня!» - одно рвалось из сердца... седым ежам и залегал в душе изгнанника, калики, погорельца. Кем мы казались жителям травы - куст-пухленьким полевкам?.. Как шли... К Москве, а может, от Москвы?.. По лествице?.. По тлеющим веревкам?.. Уж все осыпалось... Лишь этот терпкий последний раз закрою. кус благодати - черной синевою cиял... Вернись! Вернись! Как я сама вернусь, когда глаза в Такие вынести потери ОЖИДАНИЕ ЧУДА А. Проханову "Умом Россию не понять...” Ворчать, что горе — и вновь предаться древней вере — цыплят по осени считать... моря, станицы, веси. не беда, да о стволах и — лесе... Уже отпали города, И сколь ни Уже повымерло людей — как в тую голодуху... был Щедрин,выбрано властей — проруха на старуху! И, сколь ни щедрый трупов! наврав про город Глупов, за год один, за день один у нас поболе Вон на какого Кто с колокольни, кто с крыльца, кто из окошка свержен. кто нынче виноватей...молодца — и то ОМОН рассержен! И ничего-то не постичь, Стоит такая тишина Молчит лефортовский кирпич, и глух бушлат на вате. И карта ветхая — матросская полоска... Идет подпольная война, а сыплется известка. И впору б страны скупой овчинки уже. Где реки синие, — видны червонной краски лужи... А вот же камни собирать, не камни — пыль пустую... Доколе можно — запрягать, хваля езду лихую?.. горят леса — случайно!..медлим, господа своей судьбины тайной. Крушатся с рельсов поезда, и страх — не в страх А уж какой на промыслах чадит пожар оплошный!.. Но боль — не в боль, Господь пождет, тебе, народ острожный! Но вдруг случится и такой неодолимый случай: сполошная година! — взмахнет рукой — склубимся гневной тучей! И, разом на ногу легки, — и расточится Запад... дойдут мятежные "совки” до нужного Берлина. И вспять откатится Восток, зацвел купальским цветом!.. Блестит березовый листок: Какой отрадный запах! А там и папоротник твой РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЛИТУРГИЯ Так было древнею весной. Так будет скорым летом. причаститься, - Брюлловские, тропининские лица - Богохранимы женщины Москвы, Красавицы, пришедшие молиться, Святых Даров соборно Покуда глас не Где вас таила блудная столица, В каком подполье прозябали вы, Iвспыхнул: "Да святится..." И заспешили в Вифлеем волхвы?.. ЗИМНИЕ ПТИЦЫ в канун Святого Молчим. Скорбим. Осиротели. А может быть, она - мертва, та Смерть под музыку метели чтоб впиться в Рождества? Ведь даже встрёпанные птицы покинули её плеча, вплетать в напевы нотные страницы, крича, гортанно клокоча, но вдруг светлея, розовея, чтоб, сбросив черное перо, сочельник,снеговея, напевов райских серебро... II И воском ласковый себя свежей, себя вольней, как медом солнечным, пропах. И шепчет лапник, шепчет ельник: «Что было - прах, легло во прах; но то, что дух, - неодолимо: Совсем не страшно летит - молить неутомимо о милой Родине своей!» ВЕЧЕРА РУССКОЙ МУЗЫКИ листами нотными шурша,- на свирели, на лире, лезвии ножа, пока и в мае, и в апреле, колонн. кружат Свиридова метели, поет Гаврилина душа. И, умилен Вечерней жертвой, ты прячешься между какой властительной мечтой... Какою радостью бессмертной тут каждый звук посеребрен! Какой смиренною печалью, И сами звезды И плачет ночь под черной шалью, и пляшет месяц молодой. начетчик букв, поденщик слов.колядуют, и вьются ленты голосов, и музы в лоб тебя целуют, 12 мая 1994 Тебя коснулось дуновенье привольных сфер, отверстых недр - дубрав купальское волненье, Фавора златоверхий ветр. И уже - под обрывом возникг. В СТАРОЙ ПОДМОСКОВНОЙ Чьих стихов неразрезанный томик?.. Смугловатый блондин, сладкоежка, Этот красный охотничий домик, Черной девки задушенный крик. в полночь слепую, как чадишь - хоть припрятан хитро! Самохвал, богоравная пешка, в переплавку - твое серебро! Ты сгодишься мне тьму земляную, где, как зло, легкодумно добро, - чтобы я в эту кровь голубую, снег падучий да (а Четвертому — торопясь, обмакнула перо! ТРЕТИЙ РИМ В нашем Третьем Риме добрые нэпманы от кто не знает? — на земле не бывать!) по воскресеньям Той самой,демократии кормят бесплатным обедом нищих ветеранов войны. войной, доисторической, которую звали Великой Отечественной этом — поскольку было Отечество и у живых, и у мертвых. Если подумать об из сушеных, об обеде из трех блюд, с теплым мутным компотом Родины, уже безымянных фруктов; если подумать о нищих спасителях чтобы поспеть спешащих, старчески волочащих полвека тому простреленные ноги, — восвояси — к часу благодеянья; если подумать о том, что, уходя благодарят есть эти норы-свояси в катакомбах-руинах Рима? — что, уходя, они — Господи, слышишь ли это? — (даже пыльного марша кормильцев, — то уже ничего не рифмуется, ничего не звучит когда умолкают громовых духовых не слыхать), потому что смолкают музы, чем он об пушки. Николаю Некрасову Таким ли был народ, иным ли, Задымлен лик того этом прорыдал?.. Пред нами лик его задымлен — приметен только пьедестал. о т о, чей виднарода, чье с е р д ц е-з о л ничуть не знаемых так прост, как русская природа: лесок, овраг, а дух — летит!.. Но коль подумаешь о милых, блестит соленая слеза.в лицо, густеет рожь, а на могилах цветет Некрасова словцо. Манит проезжая улыбка, Румянец русской Афродиты Кричит ямщик, воркует зыбка, пылает девичья краса. Селенья... Чем вы знамениты? Мороз, рекрутчина, страда... певцу ахеян, мудрецу, как разглядел он в вас тогда? И тем подобен он Гомеру, возвел наш род... что знал возвышенную меру и к богоравному венцу но знак охранной И вот в страданьи ты зришь не ярый гнев богов, при первом солнышке Божьей длани, кровавый, тяжкий, но — Покров! В сыром тумане нависает, но в нем горит... Не знаем сами, как спасает тот стих, что сердце бередит. Он добр, язвителен ли, строг ли, Таким ли был навек впечатан лик: незримый нам наш тайный облик хранит поэзии язык... возвел его на народ, иль хуже, — едины: Кто его создал, и кто, стучась в мирские души, Человек с лицом пьедестал. 22 февраля 1994	НАВАЖДЕНИЕ I -комедианта, с умными глазами изувера говорил мне, будто слава Данта намекал он, что великий Суфий слава крестоносца-тамплиера. Возводил к ветхозаветной Руфи юную латинянку Беату, пряча в ухе флорентийца вел тогда по аду... Как факир оглаживая карты, субботу.пухлую колоду, то грустил об идоле Астарты, то хвалил хасидскую то взывал: «О меченосный Один!», Роясь в почве инославных родин, для хулы на Истинного Бога, спор ведет закатная то бубнил про дряхлого Сварога. Насмехался: мол, у двери гроба, обольщаясь пирровой победой, яростным хорватом,Европа; утопает Лебедь вместе с Ледой... Он братался с Бородатый и яйцеголовый вырезавшим «пёсью печень» серба. Пахло гарью, серой, газаватом... А в России - зацветала верба. сладкозвучной сурою Корана. в изумрудном отблеске экрана, он манил разогнутой подковой, Магомета. Повторял: «Флоренция - Иуда!» - мысля Блока, русского поэта, тайно погоняющим верблюда на тропу Пророка кордовским. Расстилал он коврик для намаза пред каким-то, с профилем жидовским, прозелитом - пасынком Шираза, выходцем тулузским иль Намотав чалму из кашемира,клялся на огне черно-зеленом,что явился к нам Спаситель Мираи зовут его теперь Геноном.Что родная русская равнина,сам Великий Новгород и Киевпросыпались с криком муэдзинас кровли мусульманской Ай-Софии...Он твердил, обритый и мордатый, с хваткой янычара-изувера: будто не был Господом распятый,будто Благовещенье - химера. Похвалялся: от Второго Рима вечен только минарет мечети.Наслаждался, чуя запах дыма от холмов, где возвышался Третий... Что ему царьградская святыня?Первой Лавры солнечные главы?Русь ему - лишь мертвая пустыня. Мертвые ж, видать, не имут славы? Грезил он: окованы железом, в сонные днепровские излуки,овладев безпечным Херсонесом, снова входят хищные фелуки...II Я рядила: благо, дело к ночи -может, только бражники лихие слышат, как лукавый нас морочит,ударяя в бубны колдовские?Я мечтала: это просто нежить, джинн, пузырь земли в личине тролля,мрачный дэв, а вот рассвет забрезжит -сгинет в норах Мекки иль Тироля!..Но, покуда спали человеки иль над Божьим Именем смеялись, -неприметно вспучивались реки, камни в темный воздух подымались.Занимались на торфах пожары,птицы молча покидали гнезда,затмевались ясные Стожары -ласковые северные звезды. Ополчалось море против суши,сушь - сушила ключевые воды, в пагубу тишком входили души -пагубу насильственной свободы. Сын глумился над отцовым прахом,дочь гнушалась матерью живою.Разум одурманивали страхом голод и дыханье моровое.Поезда - как огненные звери, - что ни путь, то под откос сверзались,чудь вставала против тихой мери,и друг в дружку корабли врезались.Палый лист вздымался душной тучейнад больною, нищею Москвою, сыч пугал кончиной неминучей,гриф венчался с матушкой-совою.Кайзеры слетались и султаны,правоверный пекся о поганом,чтоб вспороть поверженные страныне мечом, так острым ятаганом. Жар коробил вещие страницы,клювы буквиц набухали кровью...Я ж пытала у ночной столицы:поведешь ли соболиной бровью?Кликнешь ли засадную дружину,полк Боброка, спрятанный в дубраве? Разогнешь ли согнутую спину?Рукавом махнешь ли конной лаве?Вознесешь ли чадам в оборонуТихвинской, Владимирской, Казанской Пресвятой Заступницы икону -супротив присухи басурманской?.. Ничего она не отвечала,как рабыня под татарской плетью.По всему видать: текло начало, шло лишь третье лето лихолетью.И, покуда боль мою поправшийевнух из Грядущего Турана,тучного барашка обглодавший, блеял и куражился с экрана, -заносило нивы наши пеплом,желтые пески их засыпали,и на Поле Славы, поле светлом,враны очи воинов клевали...31 января, 3 февраля 1994 г.ПАМЯТНИК ПУШКИНУ Как сумрачно, как страшно на Москве!Растаял снег - и прозелень густая на славной, н е п о к о р н о й головевдруг проступила, взор живой пугая. Она струится по твоей груди,по раменам, по старенькой крылатке. О, Боже! То не Пушкин впереди,то смерть - и тленья злые отпечатки!Лютуют ч а д а п р а х а над тобой!Глумятся: мол, и ты подобен праху...О снегопад, отдай ему рубаху, укутай пышной шубой снеговой!Хитер он, твой бессмысленный палач! Он душит то забвеньем, то любовью.Он смрад клубит к святому изголовью,хохочет он, заслышав русский плач. Он назовет иронией судьбы,нечаянной игрою непогоды и ржавчину на месте позолоты,и вспоротые древние гробы.Он храм откроет подле кабака,мелькнет в бедламе патриаршья митра.А я мечтаю, что твоя рука сжимает меч, а не поля цилиндра.Как бесы в полночь, разгулялась чернь.Ей трын-трава само скончанье света:стяжает звезд нерукотворных зернь,вбивает в землю отчий град поэта.И знаю я, что тленья убежит -навек вольна! - душа в заветной лире, -а всё невмочь, когда в дневном эфире,в подлунном, с л о в о м просветленном мирекогтистый вран над Гением кружит!ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ Еще и ель моя свежа:горит в угоду новогодью.Но плачет Музыки Душа,душа, покинутая плотью. Еще и пушкинская теньостра, быстра в колонном зале.Но гаснут свечи на рояле,и полон мглы девятый день.Еще стрекозы просверкнут в златых власах крылатой арфы,и струны вербный мёд прольют,как миро из ладоней Марфы.А флейта, внятная и там, где сгрудились юго-славяне, еще свирелит по лесам,пастушит в солнечном тумане.Еще гудёт Зеленый Шумширокой праздничной кантаты,- а мы полны тревожных думи тайной робостью объяты.Как будто призрачную сеньнезряче зрим, дремотно чуем... То вьюги белая сиреньчело нам студит поцелуем.То вражьи сети - иль покровмолитвенно простерт над нами?..А вьюга горсти жемчуговшвыряет в мертвенное пламя.«Всё мрак и вихорь», - говорим,да нет родней ее купели,в ней - блеск седин, цветенья дым, железа лязг и дробь капели;свободе <...> и о вполне в ней - гнев, и навьи голоса хохочут, свищут и стенают, и словно белые леса, с корнями, по небу летают... А вот приляжет у креста, взобьется облачком в изножье,- лебяжьим помыслом чиста, утешлива, как слово Божье. И, хвойной веткою шурша, она до горнего чертога превознесет тебя, душа: к Отцу - от отчего порога!.. ПОД СРЕТЕНЬЕ - СОРОКОВИНЫ I Ныне отпущаеши... День Сретенья, ты день разлуки! Прощальный звон... Приветный звон... Как жадно старческие руки простёр усталый Симеон! Как нежно примет он Младенца, как трепетно введёт во храм!.. Белеют снегом полотенца вокруг иконы по углам. Ведь, право, нет уже причины томиться в дольних берегах... И ты, душа, из отчей глины летишь, летишь, покинув прах. Оплакав прах, что был прекрасной - земной Отчизною твоей, где голый куст рябины красной - зрит огорчённый воробей. Где гимны русскому раздолью смычки метельные поют; где всклень полна счастливой болью душа, свободная от пут. Где голубое Лукоморье затмило взору явь и близь; где волей солнышка на взгорье озимых всходы поднялись. Где разом вербы посмуглели и снится Вход в Ерусалим... Где робко на Страстной неделе, Минуй мя, чаша...» повторим. II А Сретенье зовём - Громница. И се - громничная свеча средь звезд морозных золотится, как летний полдень, горяча. И се - кутья поминовенья из красных, каменных пшениц. Еловой ветки мановенье... Чуть слышный возглас половиц... И, как надгробие печали, как, может быть, сама печаль, чернеют ноты на рояле, как чёрный лёд, блестит рояль. III День Сретенья!.. Осиротенья вчерашний день... Но как светла долина слёз, обитель пенья, где сорок дней метель мела; где скорбно в белоствольном зале склонился долу мерзлый куст; где всей землей мы прошептали по Музыке сорокоуст. НА ПОКЛОННОЙ ГОРЕ Залётный скульптор! Что ты изваял? И что ты вызнал у горы Поклонной? Что всё безродно - камень и металл, как ты, пустою славою плененный?.. Какою-то засохшей стрекозой, какою-то крылатою мурашкой задумал взмыть ты над моей Москвой, к ее стыду, во дни обиды тяжкой? Обласкан черной сворою бояр и той, и этой проданной столицы, но будешь сдут - как мошка иль комар, с державной, белокаменной десницы. И станут прахом бронза и бетон... А если призовем кого с Кавказа, то будет зваться он - Багратион, пусть он пока - всего сержант запаса. Все Семь Холмов поклонятся ему, Бородино вздохнет горячей грудью. Он смугл?.. Но это чудится в дыму. Он - русский всей своей орлиной сутью! НЕОХРИСТИАНАМ В моем роду священники стоят, как Львы Толстые бородами вея, и подымают перст, и не велят юродствовать и праздно лить елея. Буравят взором. А нагрудный крест к людским устам насильственно не тычут. И потому — я старше этих мест, где праведники в пекло души мечут. И потому — покуда я иду, мне видно: удлиняется дорога что до порога отчего — в чаду дворянских лип, — что до босого Бога. Он исходил… Тебя ль, моя страна, иль горний путь безвестного страданья, поскольку чаша — выпита до дна той, гефсиманской, иль рязанской ранью. Не знаю… Не дано мне сосчитать ни ясных звезд, ни жадных капель горя, ни тех песчинок, что текут, как рать, под ветром — или спят на бреге моря… Исповедимы ль вещие пути? Кромешна ночь духовного недуга. Так что ж она поет в моей груди, что горлинка, неправедная мука? И никому не выдам, что за весть мне шлет рассвет: оливу иль осину… Сжимаю рот — да не исторгнет лесть. Виски сжимаю. Разгибаю спину. И вот стою, не сломлена тобой, сонм плотоядных, хищных черноризцев, отделена пылающей каймой цыганских маков да кабацких ситцев. Отчуждена от благостных затей земных богов, рассевшихся широко. Мой храм уходит в землю до бровей: в бурьяне локон волжского барокко… Нарышкинских наличников разлом да строгановских маковок соцветья, не трону вас ни духом, ни пером: то вправе только нищие и дети. Кудрявится коринфский завиток, что листик в той Перуновой дубраве: Влас перенял, а может, Фрол-браток, — равно лежат во прахе да бесславье! Равно погребены глухой травой останки бора и останки камня, литья — с бегучей вязью круговой, шитья — в кругу лучины стародавней… Не подыму я этот зримый град, незримым градом — стану ли кичиться? "Не хлебом…" — златоусты говорят, пока горит российская пшеница. Емелям этим — только бы молоть, кимвалить на распаханном погосте. А я смотрю: какая ж это плоть — в мучицу, пыль измолотые кости? Они высоким облаком плывут — и луч сквозит над скорбною грядою; они — как дух, что вырвался из пут у самого безверья под рукою. А кто качал пустую колыбель? Слыхала я, что март или апрель… Лежала в ней дырявая свирель, а может, просто дедовская дудка, а может, щепка… Ивовая ветка, давно ль ты стала птицам не мила? Ужель плоха сосновая игла? Ужели мало глины в огороде? Но эта власть… но эта страсть к свободе!.. Но кто качал пустую колыбель? Я думаю, крещенская метель. Я думаю, что звук родимой речи родимей станет, ежели на плечи тебе чужие окрики кладут, на Запад гонят и прикладом бьют… А кто качал пустую колыбель? И вот тогда моя старуха ель, в обносках, прозвенела на просторе: "Четыре беды И пятое горе. А пятое горе — что нет его боле!.." Но разве я по-прежнему люблю и разве взгляды чьи-нибудь ловлю? Давно молчу, дремлю, не скрипну дверью. А на столе — пучок вороньих перьев. — А кто качал пустую колыбель?..

---

Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

литературно-художественный и общественно-политический журнал

Дикое поле. Стихи русских поэтов Украины конца ХХ века Татьяна Вольтская Полюшко-поле Дикое поле. Стихи русских поэтов Украины конца ХХ века. — Харьков: Крок, 2000. — 330 с. Во-первых, сама идея замечательная — слегка подправить геополитику геопоэтикой: издать стихи русских поэтов Украины, которые сейчас (как, впрочем, и поэты, живущие в других бывших частях бывшей империи) оказались как бы ничьи, и голоса которых звучат непонятно где и непонятно для кого. Во-вторых, книга названа правильно — она и есть дикое поле, не только из-за положения представленных поэтов, но и из-за неухоженности, непрополотости, так сказать, самой книги — она действительно в некотором отношении дикое поле. Останемся глядеть на воспаленный зрак Светила, что, кренясь, за облако садится. Но только не читай мне Тютчева: «О, как На склоне наших лет…» Переверни страницу. Это уже стихи. Причем не отдельные удачи, а стройная система, ощущаемая даже в рамках подборки, некая ритмическая сфера, где «Сквозь лазурь и позолоту украинского барокко» явственно проступает Киев, а в Киеве — некие мы, которые «забыты / в отживающей эпохе на заснеженном Подоле. / И таким блаженным вздором наши головы забиты, / что уже никто на свете не поймает нас на боли». Возникает мир, пронизанный единым взглядом, благодаря которому «воздух пузырится, словно брют», на стене комнаты виден ангел со «стрекозьими крылами», а волна напоминает петуший гребень. Другое дело, что интонацию этих стихов все же довольно трудно назвать неповторимой — все кажется, что где-то она уже звучала, собственный голос с трудом пробивается сквозь общекультурный стихотворный фон времени, но этот упрек, конечно, нельзя адресовать лично Ирине Евсе, он относится, увы, к большинству пишущих — в любом географическом пространстве — и даже пишущих хорошо. Что касается авторов, расположившихся по алфавиту до 123-й страницы, нельзя сказать, чтобы у них совсем не встречалось стихов как таковых. Вот в стихотворении Андрея Дмитриева из цикла «Апология южного двора» шевелится «в горшочке с геранью / змеиное жало цветка», вот у лауреата многих конкурсов и фестивалей авторской песни Владимира Васильева возникают некие симпатичные половцы — «Съели половцы / Пол-овцы», а вслед за ними их потомки — «Ищут половцев / Их сыны, / Скулы ветрами / Ободрав», вот вполне удачная, казалось бы, «Большая форма» Нины Виноградовой: «В знак протеста против моды на костлявые ключицы, / малокровие, поджарость и ущербность тощих ног, / я выращиваю бедра, у которых будут виться / ленты вздохов и восторгов, бедра круглые, как стог…». Но вот ведь досада — в конце той же «Большой формы» возникают откуда ни возьмись предательские ласточки — предполагается, что они будут носиться у «шеи-колокольни» и «в макушке поднебесной раковины гнезд (курсив мой. — Т.В.) совьют». Я не против этой развернутой метафоры, но помилуйте, что-нибудь одно — или гнезда, или раковины, которые все-таки нельзя вить (не говоря о том, что ласточки свои гнезда не вьют, а лепят). А Андрей Дмитриев так заканчивает стихотворение «Цирцея»: «Там в ушную раковину Бог / дышит сны. Как стряхивает пепел». Так все-таки дышит или стряхивает? Впрочем, после 123-й страницы путешествие становится несколько легче. На Александре Кабанове, во всяком случае, я определенно проснулась: — и потный горизонт у него «лежал, как йог, на мачтах сухогрузов», и лирическому герою «хотелось музыкою стать, / чтоб под нее прощались и любили», а «Предсвадебный романс» вообще хочется процитировать полностью: Я не умер вчера. Мне, увы, повезло… На морозном стекле уходящего дня ты ресничкой своей нарисуешь число и, быть может, опять проморгаешь меня. Если я не повешусь, на счастье твое, и покорный вернусь через день, через год, ты на этой веревке развесишь белье, дефицитное мыло запрячешь в комод. И немодный обмылок в комодной ночи пахнет шеей моей и горит от стыда — на тринадцать копеек дороже свечи — и уже не свеча, и еще не звезда… И «Улитка» Игоря Кручика, по-моему, вполне симпатичная — «Лишь парижское меню / знает цену ей. Улитка!». Но опять же — между нею и наконец-то настоящим, наконец-то своим, наконец-то энергичным, если не сказать — пламенным голосом Ирины Ратушинской: «Ненавистная моя родина! / Нет постыдней твоих ночей. / Как тебе повезло на юродивых, / на холопов и палачей!» — пролегают добрые полсотни снотворных страниц, жестокое резюме которым можно подвести словами одного из насельников этого унылого пространства: «Позволь мне оплакать стигийский вокзал, / о муза чужая!». Муза Ратушинской, слава Богу, не чужая, а своя, потому и стихотворение «Родина» кончается так точно, так больно, так жарко — как последний вздох: «Опозоренная, убогая, / Мать и мачеха, благослови!». Время складками ложится И стекает по плечам. Слышно: площадь веселится — Поджидают палача. Пьяны люди, сыты кони — То ли хохот, то ли пляс… В каждом доме на иконе Беспощадно смотрит Спас. Кто там в сумерках кружится? Погоди, еще светло! Время петлями ложится. Глядь — под горло подошло. Признаться, путешествие по «Дикому полю», несмотря на несколько живительных оазисов, настолько утомительно, что его хочется закончить как можно скорее. Вот только еще одно имя нужно упомянуть — Олега Хмары, о котором сказано, что он когда-то входил в легендарный СМОГ (Самое Молодое Общество Гениев). Потому что достойны упоминания стихи, где «жизнь — есть пыльная дорога, / которая от Бога до меня / такая же, как от меня до Бога».

---

• О Татьяне

---

Статья об А.В. Звенигородском опубликована в кн.: Мандельштамовская энциклопедия : в 2 т. / [гл. ... more Статья об А.В. Звенигородском опубликована в кн.: Мандельштамовская энциклопедия : в 2 т. / [гл. ред. П. М. Нерлер, О. А. Лекманов]. — М. , 2017. С. 252-253.
Здесь - с примечаниями, в которых сделаны существенные добавления.

---

 Молитвы Русских поэтов. Именно так называется только что выпущенная  московским издательством «Вече»  к тысячелетию русской поэзии  более чем тысячестраничная Антология, издание которой осуществлено по благословению Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла.

Свыше четырехсот пятидесяти авторов включил в Антологию ее составитель В.И.Калугин.

«Стихи -- это молитвы» -- в этой дневниковой записи Александра Блока, датированной 1902 годом, выражена одна из основных черт русской поэзии, начиная с первых молитвословий митрополита Иллариона, Феодосия Печерского, Кирилла Туровского --трех поэтов-иноков, причисленных к лику святых. Молитвы как поэтический жанр существуют в русской поэзии уже десять столетий. Молитвенные шедевры Ломоносова и Державина, Пушкина и Лермонтова, Алексея Толстого и К.Р. (Константина Романова) --высшее воплощение вековых традиций.

В Антологии впервые представлена новохристианская поэзия ХХ века. Через круги гулаговского ада прошли новохристианские поэты Даниил Андреев, Лев Карсавин, Александр Солодовников, Наталья Ануфриева…

Широко представлены в книге молитвы выдающихся поэтов Серебряного века и Русского зарубежья --Блока, Брюсова, Есенина, Мережковского, Гиппиус, Сологуба, Пастернака, Елагина, Терапиано -- это именно новохристианская поэзия, которой суждено было возродиться в конце ХХ века и стать одним из самых ярких поэтических явлений начала нового тысячелетия.

Из авторов, живущих в Белоруссии, чести быть включенными в столь престижное издание удостоились всего двое -- Анатолий Аврутин и Татьяна Дашкевич. С чем мы их от всего сердца и поздравляем. Несколько лет назад ушел из жизни еще один русский поэт, немало лет проживший на белорусской земле -- Николай Шипилов, супруг Татьяны Дашкевич. Его стихи также представлены в книге.

Заметим, что настоящее издание Антологиии является уже вторым, расширенным и дополненным. В первым же, увидевшем свет несколько лет назад, были представлены Вениамин Блаженный (Блаженных) и Михаил Шелехов, имена которых на сей раз почему-то выпали из числа авторов…

От всей души поздравляя Анатолия Аврутина и Татьяну Дашкевич, представляем Вашему вниманию их стихотворения из Антологии «Молитвы русских поэтов».

---

 Анатолий Аврутин

МОЛИТВА

Охрани меня, Боже, когда от Тебя вдалеке,

Не могу перейти я холодную, быструю реку,

И вселенская скорбь все стекает по впалой щеке,

Вымывая из душ то, что Богом дано человеку.

Охрани меня, Боже, от жизни по чьим-то часам,

От фальшивых молитв охрани меня, праведный Боже.

Я часы и молитвы доверчивым людям отдам

За гуденье травы и нескорое смертное ложе.

Охрани меня, Боже!.. Потом я тебя охраню

От носящих змею вместо сердца под черной сутаной,

Твоим именем, Боже, безвинных предавших огню

И поровших старух под галденье толпы полупьяной.

Охрани меня, Боже, от искуса и нищеты,

Ты меня создавал как подобье свое… По дорогам

Поброди Человеком, в песке оставляя следы,

И позволь мне себя хоть мгновенье почувствовать Богом.

Бледное солнце-- наследие августа,

Женщины в серых платках без прикрас.

Я же молю: «Упаси их, пожалуйста,

Благослови же их, Яблочный Спас!»

Пусть, как их бабушки, бродят с авоськами,

Пусть пунцовеют, коль им -- о любви,

Пусть величаются Маньками, Фроськами…

Спасе!.. Пожалуйста, благослови!

Яблоки сложат в кошелочки белые,

Смотришь -- кошелки уже и полны.

Спелые груди, как яблоки спелые,

Только во взглядах -- вина без вины.

И выступают походкою кроткою

К Храму, на час отойдя от печи.

Ходят такою же кроткой походкою

Белые ангелы в черной ночи.

Только у ангелов жизнь -- не мучение,

Им ли, средь ужаса и суеты,

Стирку заканчивать по возвращении

И все стоять и стоять у плиты?

После -- в осколок зеркальный украдкою

Глянуть, поняв, что бег времени -- лют.

Сладкие яблоки… Время несладкое…

Русские женщины к Храму идут.

Татьяна Дашкевич

 В неделю жен-мироносиц

 

Жизнь мне усладил, Христе,

Не забуду утро это.

Пусто в Храме. На кресте

Альфа и Омега света.

Пели мы вчера: «Воскрес!»,

В животе внимал малютка,

А сегодня -- снова крест,

Мне и радостно, и жутко.

Скоро женщины пришли,

Все с цветочными дарами.

На коленях, как могли,

Убирали пол во Храме.

Коврики да рушники…

Человек здесь тихий, бедный.

Потихоньку бедняки

Собираются к обедне.

Потихоньку рассвело.

Говорят:

--Христос воскресе!

И не верится,что зло

Есть на свете, Тихий Свете.

Сердце радостью свело,

Что легло к нему, не знаю.

Может, ангела крыло,

Или пяточка родная.

Покров

Я устала… Может, я пропала.

Только Бог меня и уберег.

Но, скажите, разве это мало,

Если рядом -- вездесущий Бог?

Если рядом с грешницей такою

Кто-то ясно вымолвит без слов:

--Дай, дитя, тебя платком покрою…

И тихонько развернет Покров

---

Список публикаций

---

Поэтесса, прозаик, актриса Татьяна Ратгауз поправу считается свидетельницей культурной жизни дореволюционной и революционной России, участница культурной жизни за рубежом и в Латвии.

Татьяна-София-Екатерина Данииловна Ратгауз в первом браке Асеева, во втором Клименко родилась 29 июля 1909 года в Берлине Первой её страстью стал театр, второй – поэзия. Обеим знаменитая рижская немка служила с равным рвением.

Навыки стихотворчества Татьяна Ратгауз унаследовала от отца, поэта Д. М. Ратгауза, на стихи которого создавали музыку Чайковский, Рахманинов, Глиэр, Кюи и другие русские композиторы.

Сценическая жизнь в пражском «Русском театре» протекала в театральной группе, которая объединялась «под крылом» Союза Русских писателей и журналистов. Ратгуаз сыграла во многих спектаклях, поставленных режиссёром Шаровым. О них регулярно писали в рижской русской газете «Сегодня» (постоянной русской газеты в Праге не было).

Актрисой заинтересовалась дирекция Рижского Русского Драматического театра. Вместе с актйром-комиком Е. Нормандум её пригласили в Русский драмтеатр в Ригу. Осенью 1935 Ратгауз переехала в Ригу и поступила в труппу Русского драмтеатра.

Стихи Татьяна Ратгауз писала с детства. Будучи школьницей, она начала заниматься в драматической студии под руководством актрисы Л.С. Ильяшенко-Камеровской, ученицы В.Э. Мейерхольда, первой исполнительницы роли Незнакомки в пьесе Александра Блока.

Её дебют как чтицы состоялся на литературном вечере 16 мая 1925 года в Праге, в концертном зале Моцартеум. Юной поэтессе и актрисе было в ту пору неполных 16 лет. Татьяна Ратгауз начала посещать русские литературные кружки. Спустя несколько лет вступила в литературный кружок «Скит поэтов», руководителем которого был литературовед и критик, исследователь творчества Пушкина, Тургенева, Дстоевского, Л. Толстого Альфред Людвигович Беем.

Творчество Татьяны Даниловны Клименко-Ратгауз приобретает особую ценность потому, что это свидетельство человека, знавшего многих известных деятелей русской культуры, встречавшегося с ними, видевшего их.

Крёстный сын Шаляпина – Савва, – который увлекался балетом, прекрасно рисовал, однажды принёс портрет с автографом и письмо с характерным почерком, адресованное её отцу. Письмо до сих пор хранится в рижском отделе редкостей:

«Сокрушённо узнал

Один из уникальных вечеров, в котором Ратгауз принимала участие – «Русская муза в течение столетия» Владимира Амфитеатрова-Кадашева. Она играла музу в четырёх ипостасях: 1. муза времён Пушкина; 2. муза, страждущая за народ времени Некрасова; 3. муза Владимировна – женщина «с прозрением за гранью» эпохи блоковской Незнакомки; 4. музочка – стриженное существо, отплясывающее Чарльстон.

В 1936 году актриса выходит замуж за коллегу по цеху, актёра Василия Васильевича Клименко. В театре Т. Клименко-Ратгауз работает с 1935 по 1941 и с 1944 по 1946 год.

На жизнь Татьяна Ратгауз зарабатывала, давая уроки английского языка. Знание английского, немецкого, чешского, затем — латышского пригодилось ей и впоследствии, когда она оставила театр, потом — вообще сцену, а в 1963 году — окончательно сменила профессию, поступив на работу в КБ Рижского радиозавода им. Попова переводчиком.

Приезд Татьяны Ратгауз в Ригу

Татьяна Даниловна, как и ее отец, прожила долгую жизнь — умерла в Риге в 1993 году. Умерла актриса в Риге в 1973 году.

---

• Конечно подборка хорошая, но вот я отдаю предпочтение стихотворению Александра Пушкина — Письмо Татьяны к Онегину. Считаю, что это самое лучшее стихотворение, с выражением эмоций и с хорошими словосочетаниями.

---

Стихи про Татьяну русских поэтов

Первая подборка антивоенных стихотворений замечательной русской поэтессы Татьяны Вольтской  была опубликована  на нашем сайте в мае - Николай Буторин. «ЭТА НЕПРАВЕДНАЯ ВОЙНА (СТИХОТВОРЕНИЯ ТАТЬЯНЫ ВОЛЬТСКОЙ)»

Мне кажется, пройдут года и из всех русских поэтов начала 21-го века, прежде всего, будут помнить Вольтскую. Её яркий образный поэтический язык и её гражданская смелость – поднимают её стихи на недосягаемую для других высоту. Не менее интересны и её проза, и её эссеистика. Не пропустите (в ФБ или ВК) её стихи, они хороши все, но особенно, антивоенные – это просто великие стихи. 

Публикую здесь антивоенные стихи Татьяны Вольтской, написанные в сентябре-октябре 2022 года.

И этот ветерок холодный,

И эта быстрая вода,

И этот разговор – сегодня,

А завтра будет никогда,

А будущее – сплошь из дырок,

Его в расчёты не берём –

Оно расстреляно в затылок

Вон в той деревне, за Днепром.

Кто эти люди, кричащие рано утром,

Только продрав глаза – так и надо ukрам,

Мы им взорвали ТЭЦ – посидят без света

И без воды, поделом им – да кто же это

Там голосит, на злое веселье скорый,

Горы бы сдвинул ради чужого горя,

Кто там ликует – пусть же они замёрзнут! –

Точно ли это люди? Да вы серьёзно?

Чьи там искрят концы оголённых нервов,

Что пострашнее танков и бэтээров,

Чья это там ухмылочка и бравада?

Так им и надо! – это же крик распада,

Так им и надо! – это не окрик львиный –

Камешек, брошенный в пропасть перед лавиной

Мусора, гноя, крови, зловонной жижи,

Над головой набухающей – ближе, ближе.

Пусть ни тот, ни этот не будет убит,

Пусть ни тот, ни этот не будет призван –

Сохранить бы всех в янтаре молитв,

Не в рубиновом камне тризны.

Где бы мне, как бруснику, найти слова,

Где бы сон увидеть – чтоб всем приснился:

Отойди-ка, смерть, загреби сперва

Своих благодетелей и кормильцев,

А того и этого обойди –

Добровольца, контрактника, дезертира.

Вот бы все фигурки убрать из тира,

Вот бы спрятать их на груди –

И того, и другого – кого едва

Не задел снаряд – своего, чужого.

Знать бы слово – кислое, как крыжовник,

Как черемуха, терпкое, и айва.

Через крапивные заросли, пустоту

Сонного луга, топи, столбы, коряги,

Через – а ну-ка, стройся, держи, ату,

Через кленовые – прямо над речкой – флаги,

Через вокзалы с прыгающим табло,

Где у скамеек толчётся народец ушлый,

Через привычную – кухня-диван-тепло –

Землю родную, ставшую вдруг ловушкой,

Ямой петлёю, мимо того куста,

Школы, забора, где мы играли – помнишь,

Слёзы роняя – Золушка, сирота,

Зная прекрасно – некого звать на помощь –

Дождиком продырявлен небесный щит,

В бочке еще дымится горячий битум –

Это моя Россия сейчас бежит:

Только бы не убить и не быть убитой.

Всем убегающим, всем уезжающим

В отсветах – ближе и ближе – пожарища,

Вместо пинков или окриков жалящих

Через дождя пелену –

Не попади на войну!

Всем, замирающим в гневе и ужасе,

Зубы сцепляющим и остающимся –

Тайной удачи, горчайшего мужества –

Ибо душа на кону –

Не попади на войну!

Всем, кто стоит с посеревшими лицами,

Всем, кто умрут, но не станут убийцами,

Машет Россия багровыми ситцами

Клёнов, рябин, перелётными птицами,

Пущенными в вышину –

Не попади на войну!

Мужчина плакал в Николаеве

На улице у остановки.

Лежала перед ним жена его,

Колени подвернув неловко.

Бесформенное тело, кофточка,

Прикрытые случайной тканью.

Облапив голову, на корточках

Качался, трясся от рыданий,

Все гладил он ее, убитую

Осколком русского снаряда.

Был смётан день живою ниткою,

И люди проходили рядом.

Она всего-то шла – до булочной,

Да возвратиться не успела.

И смерть была такою будничной

За ленточкою красно-белой –

До доблести ли ей, до славы ли,

До полицейских в синей форме?

Мужчина плакал в Николаеве

И верить не хотел упорно,

Что не придёт жена, о Господи,

И не поймёт его печали,

И жизнь его рвалась на лоскуты,

И нитки белые трещали.

Что же делать-то нам с тобой –

Они гонят нас на убой.

Из Ангарска и Воркуты

Тонкий шелест – не я! Не ты!

Из Ижевска и Костромы

Влажный ветер – не мы, не мы!

Испариться бы из Москвы –

Схорониться среди травы,

Раствориться – ни рук, ни лиц.

Им бы сделать из нас убийц,

Им бы нас, как котят, в мешок.

Нам бы пропасть – в один прыжок.

Что ж, Серёжка, беги, беги,

Что ж, Алёшка, беги, беги,

Что ж, Егорка, беги, беги –

За спиной гремят сапоги.

Через поле и через лес

До границы беги, беглец,

По болоту, через жнивьё –

Лишь бы в руки не брать ружьё.

Лучше нищим и беглецом –

Чем убийцей и мертвецом.

Подполковник, угробивший танковый корпус,

Получивший за это орден

И повышенный в звании, говорит – не горбись –

Новобранцу – и завяжи шнурки.

Медкомиссий нет – к смерти каждый годен,

Пусть она сама посчитает твои позвонки,

Печень, лёгкие, почки – весь суповой набор

В целой пока упаковке – но это вопрос дней.

Подполковник – полковник с недавних пор –

Покупает оптом, ему видней.

Над ним не капает – папа его генерал.

Всех, кто в танке – посадят в танки.

Надо, чтоб каждый правильно умирал,

Но “Прощанья славянки”

Смерть не будет ждать – у нее аврал.

Болен? – Только попробуй, вякни.

Вот они в автобусе – шапка на пятерых,

Ремень на троих – очкарик, ботаник, хроник.

Офицерик-курсантик из груди извлекает рык

Волчары, сбиваясь на петушиный крик:

Броник? Зачем вам броник?!

В чисто поле выкинут – знаем такое кино –

Без воды, сухпайков, снарядов.

Главный безумен, полковнику – всё равно.

Первый корпус под землю спрятав,

Ухнув его на дно,

Он соберёт второй, всё так, но

Глянь, что за тень у каждого за плечом?

Зимнюю форму украли, четыре танка

Продали тем, на чью землю пришли с мечом.

Но полковник, конечно же, ни при чём,

Напоминать об этом ему – бестактно.

Бутафорский орден в конце спектакля

Обеспечен полковнику, полк – обречён.

Для начала он обстреляет трассу,

Где гуськом в район пробираются жигули:

По команде “пли!”

Гаснут миры Богдана, беременной Гали, Тараса,

Замирают тела их, скомканные в пыли.

А потом и танковый полк,

Загнанный за флажки, будто волк,

Вспыхнув, харкнет в полковника огненный свой плевок,

Но – напрасно.

Потому что полковник, бессмертный божок войны,

Уже далеко, и пухленькие ладони

Сперва подружки, потом жены

Легли на погоны – в облаке тишины

И оглушительной трупной вони.

Честное слово, лучше б уж нас бомбили,

Лучше б уж нам попрятаться по подвалам,

В очередь за водой выползая или

Рысью – к машине, с птенчиком годовалым,

Кошкой, собакой – счастье, конечно, если

Изрешетят не всех, погуляв на славу.

Лучше б самим стоять, препоясав чресла,

Целиться камнем в голову Голиафа.

Каждое утро воздух сырой и горький –

Скольких убили, мучая и калеча?

Лучше бы нас терзали плохие орки –

Было бы, честное слово, легче.

А в синем небе птицы летят.

А на земле солдаты лежат.

А кто сюда послал их на смерть,

Тому придется вечно гореть:

У одного нет головы,

А у другого нету руки,

У третьего макушка в крови –

Что же вы, дураки, дураки!

У этого маленький сын,

У того – подружка одна.

Посреди украинских осин

Теперь вот смерть им будет жена.

Теперь вот смерть им будет верна.

А лист кленовый – будто слюда.

И что далась им эта война,

Ведь говорили – не ходите сюда.

Могли бы ведь с работы – домой,

Жена, глядишь, сварила бы суп,

И сын влетел бы в кухню стрелой –

Смотри-ка, пап, качается зуб!

А вышло – жёлтый ёршик травы

И восемь метров от ноги до руки.

Могли бы жить, но миг – и мертвы,

Что же вы, дураки, дураки.

Что же ты, дура набитая, воешь теперь в автобусе –

Разве не ты сама

Говорила о долге ему, о доблести,

И вообще, иначе тюрьма –

Твердила ему, на войну собирая заботливо,

Покупая бронежилет,

Ты не думала, правда, что в первый же день убьет его,

Что уже не жилец,

Что лопатки, которые ты, прощаясь, гладила,

Поутру уже – в решето.

А теперь ты кричишь в автобусе: Украина – гадина!

Ну, почему! За что!

Потому что дура – всё любовалась парадами,

Всё боялась окрика и пинка,

Повелась на косточку – не увела, не спрятала –

И дала утопить щенка.

Что ж ты воешь теперь? Автобус ползёт под горкою,

Все отводят глаза. Постой,

Дура ты, дура набитая, горе горькое,

Сяду рядом, поплачу с тобой.

Мы с тобой – дезертиры империи,

Вызывающей скуку и страх

Воробьями с намокшими перьями

Мы сидим на чужих проводах.

Где бульвары с нарядными платьями,

Физкультурники, дева с веслом?

Нас с тобой провожают проклятьями,

А заплачем – кричат: “Поделом!”

Не смогли, не сумели, не сдюжили,

Провалились в кровавые сны,

А теперь-то подумай, кому же мы,

Неумехи и трусы, нужны.

Незнакомые площади, станции,

Кто-то зёрнышко словит, глядишь,

А кому-то под вечер достанется

Только в спину злорадное: “Кыш!”

Правда ведь, мы привыкли уже к войне,

Правда ведь, больше не сносит крышу,

Если убьют кого-то – как по весне,

Правда ведь, мы пресытились, нувориши,

Грудами окровавленных новостей,

Правда ведь, их изысканно сервируют –

Языки пожаров и хруст костей –

Рви зубами трепещущую, сырую

Сводку, верти ее так и сяк,

Сомневаясь – эта острее или другая

И, как только саспенс и драйв иссяк,

Равнодушно отодвигая.

Правда ведь, это вещий стоит Олег

В мокром окопе, ногой наступив на череп?

Ты представляешь, сколько придёт калек?

Представляешь, где он, херсонский берег?

Правда ведь, это больно не нам, а им,

Правда ведь, небо не в нашей кровавой юшке –

Что же так ест глаза этот чёрный дым

Над семьёй, расстрелянной в легковушке?

Правда ведь, мы привыкли, и дрожи нет,

Но почему-то взрывы всё ближе, ближе,

И когда в обесточенном Киеве гаснет свет –

Я ничего не вижу.

     - Война в Украине, хотя казалось- в Европе XXI века война невозможна.

Женщина сидит рядом с телом сына, убитого в Буче. /Фото: Rodrigo Abd / 

   Антивоенные демонстрации прошли по всему миру.  Фото из Казахстана.

---

Информация получена с сайтов:

, , , , , , , , , , , ,